Падение Даира - Страница 1

К оглавлению

1

Ал. МАЛЫШКИН

ПАДЕНИЕ ДАИРА

I. Керосиновые лампы пылали в полночь. Наверху, на штабном телеграфе, несмолкаемо стучали аппараты; бесконечно ползли ленты, крича короткие тревожные слова. На много верст кругом - в ноябрьской ночи - армия, занесенная для удара ста тысячами тел, армия сторожила, шла в ветры по мерзлым большакам, валялась по избам, жгла костры в перелесках, скакала в степные курганы. За курганами гудело море. За курганами, горбясь черной скалой, лег перешеек в море - в синие блаженные островные туманы. И армия лежала за курганами, перед черной горбатой скалой, сторожа ее зоркими ползучими постами. Лампы, пылающие в полночь, безумеющая бессонница штабов, Республика, кричащая в аппараты, гул стотысячных орд в степи; это развернутый, но не обрушенный еще удар по скале, по последним армиям противника, сброшенного с материка на полуостров. В штабе армии, где сходились нити стотысячного, за керосиновыми лампами работали ночами, готовя удар. Стотысячное двигалось там отраженной тенью по веерообразным маршрутам - на стенах, закругляя щупальцы в хищный смертельный сдав. Молодые люди в галифе ползали животами по стенам - по картам, похожим на гигантские цветники, отмечая тайные движения, что за курганами, скалами, перешейками: они знали все. В абстрактной выпуклости линий, цветов и значков было: громадный ромб полуострова в горизонталях синего южного моря. Ромб связан с материком узким двадцатипятиверстным в длину перешейком; в ста верстах западнее перешейка еще одна тонкая нить суши от ромба к материку, прерванная проливом по середине; на материке перед перешейком цветная толпа красных флажков: N армия, и красные флажки против тонкой прерванной нити - соседняя Заволжская армия; и против той и другой - с полуострова - цветники голубых флажков: белые армии Даира. Путь красным армиям преграждался: на перешейке Даирской скалой, пересекавшей всю его восьмиверстную ширину, от залива до залива, с сетью проволочных заграждений, пулеметных гнезд и бетонных позиций тяжелых батарей, воздвигнутых французскими инженерами - это делало недоступной обрывающуюся на север, к красным терассу; перед Заволжской армией - проливом; пролив был усилен орудиями противоположного берега и баррикадирован кошмарной громадой взорванного железнодорожного моста. За укреплениями были последние. Страна требовала уничтожить последних. Керосиновые лампы пылали за-полночь. В половине второго зазвонили телефоны. Звонили из аппаратной: фронт давал боевую директиву. Галифе торопливо слезали со стен, бежали докладывать начальнику штаба и командарму. У аппаратов, ожидая, стояла страна. И минуту спустя прошел командарм: близоруко щурясь, выпрямленный, как скелет, стриженный ежиком, каменный, торжественный командарм N, взявший на материке восемь танков и уничтоживший корпус противника. В ветхих скрипучих переходах штаба, ведущих на телеграф, отголосками - через стены выл ветер, переминались и шатались деревья, черным хаосом скакала ночь! И казалось, с облаками бурь, с гулом двигающихся где-то масс затихли и стали времена в вещем напряженьи... ОТ КОМАНДУЮЩЕГО ФРОНТОМ. "Секретная. Вне всякой очереди. Командармам N-й, Заволжской, Конно-Партизанской.

Дополнение директиве приказываю: Перейти наступление рассвете 7 ноября. Заволжской армии произвести демонстративные атаки переходимый вброд Антарский пролив, дабы привлечь себе внимание и силы противника. N-й армии, усиление коей переданы две конно-партизанских дивизии, прорвать укрепления Даирской террасы, ворваться плечах противника Даир и сбросить море. Конно-партизанской армии двигаться фронтовом резерве; N-й армией стремительно выдвинуться полуостров и отрезать отход противнику к кораблям Антанты. Вести борьбу до полного уничтожения живой силы противника". Из кабинета командарма отрывистый звонок летел в оперативное. - Ветер? Галифе, звякая шпорами, почтительно наклонялись к телефону. - Северо-западный, девять баллов. Каменная черта на лбу таяла - в жесткую, ироническую улыбку: над теми, дальними, что за террасой. Счастливый, роковой ветер дул, ветер побед. И начальник штаба бежал с приказом из кабинета на телеграф. В приказе было: начать концентрацию множеств к морю, к перешейку; нависнуть молотом над скалой... Аппараты простучали в пространства, в ночь - коротко и властно. А в ночи были поля и поля: земля черная молча лежала. Дули ветры по межам, по невидимому кустарнику балок, по щебнистым пустырям там, где раньше были хутора, скошенные снарядами по дорогам, истоптанным тысячами тысяч - теперь уже умерших и утихших - по дорогам, до тишайшей одной черты, где лежали, зарывшись в землю, живые и сторожкие; и впереди в кустарнике на животах лежали еще: секрет. Туда дули ветры. И все-таки в черной ночи, впереди, видели - не глаза, а что-то еще другое темный, от века поднятый массив, лютый и колючий; и за ним чудесный Даир - синие туманы долин, цветущие города, звездное море... Но так казалось только: за террасой чудес не было, а те же лежали поля. За террасой в пещерах и землянках сидели и курили люди в английских шинелях, с медными пуговицами и в погонах; смеялись и разговаривали, кое-кто дежурил у телефонов: такие же живые люди. Но к ним шло безглазое и страшное, страшное молчанием - из-за террасы, с черных полей, где кто-то присутствовал и выжидал и ехидно полз. И нависло так: вот еще миг и вдруг погаснут смех и разговоры и коптилками освещенные стены; и вот а-а-а-а!.. кричать, зажать голову, лицо руками, бежать прямо туда - в ужас, в безглазое и поджидающее, подставляя под удары, под топоры мозг, тело... И дальше по дорогам на юг; за деревушки, еще не спящие; за пылающие огнями станции, со скрипящими составами поездов, полными солдат в английских шинелях; за платформы станций, где лихорадочно ждут поездов люди и с поездами угромыхивают в темь - все дальше шло это: безвестьем, ползучей тоской. И вот, гудя в туннелях - с поездами - катилось еще дальше на юг, где глухо и веще стучало море в обрыв, и тысячами пожаров стояли пространства, пронизав ночь. И там - ... ...гудящая циркуляция площадей - в пылании светов; шелесты шин щегольских авто, и грудные гудки, и звон скрещивающихся в голубых иглах трамваев, и лязг рысачьих копыт, и во всем пронизывающие токи толп, вперед - назад, выбрасывающие под светы низких солнц плосковатые, припудренные светом лица, ищущие глаза, сонные прогуливающие скуку глаза, безумные глаза и еще - с пролетки - очерченные карандашем, увядающие и прекрасные. И все неслось - в фасады - в аллеи каменных архитектур - в кипящие ночным полднем пространства - в сонмы бирюзовых искр и взошедших солнц. Даир. Распахивались зеркальные вестибюли громад, пылающих изнутри, сбегали, сходили и снова восходили, рождаясь и тая в кипучем движении панелей: красивая из кафе, с румяной ярью губ, гордо несущая страусовое перо на отлете, и этот - бритый заветренный ротмистр, с выпуклыми, изнуренными и жесткими глазами, волочащий зеркальный палаш, и вон тот, пожилой, тучный, в моднейшем сером пальто и цилиндре, с выпяченной челюстью сластника, обвисший сзади багровым затылком - и еще - и еще - охваченные водоворотом, грохотами ночного полдня, где сквозь безглубую, слепую от светов высоту кричали со стены небоскреба огненным РОСКОШНЫЙ ВЫБОР... М-СЬЕ НИВУА... ПОСТАВЩИК ИМПЕРАТОРСКОЙ ФАМИЛИИ... СПЕШИТЕ УБЕДИТЬСЯ... шли мимо ослепительных витрин, где изысканно-скудно разложено матовое серебро, утонченные овалы вещей, которых будут касаться пресыщенные, ничего не хотящие руки владык; где сыплется мерцание камней, уводящих очарованные глаза в лучезарные осверканные сферы - и вот мимо этих, неживых обольстительных восковых, с чересчур сказочными ресницами и щеками - с этих дышит шелк, как дыхание, как Восток - и мимо окон озер, разливающихся ввысь стройно - до ноябрьских южных звезд - "ГАСТРОНОМИЧЕСКОЕ": - под налетом влажной пыльцы тускнеет виноград, пухнут коричневые круто-сбитые груши, и корзины оранжевой земляники и алого, прохладного, горьковато-весеннего... и все мимо шли - к перекрестку: там оплеснутая огнями, светилась над зыбью многоголового карикатура знаменитого "ТРИУМФ". На ней: с круглым обритым черепом, приплюснутым до бровей, с исподлобным сверканием маленьких звериных глазок, шел некто в скомканном картузе со звездой, в рваной шинели и чугунно-тяжких ботах. Немного нагнулся, оскалив зубы, приподня

1